домой, в Люберцы

   Старинные фотографии

   Песни Михаила Щербакова

graniteleft   Реп в Люберцах

graniteleft   Клуб Константа

graniteleft   Газификация дачных участков в Подмосковье

   Оглавление

 

TopList

 

Деяния императриц

12 декабря 1727 года последовал высочайший указ о приписке к дворцовым волостям имений князя Меншикова. Люберцы снова и надолго оказались под эгидой императорской семьи. Наших земляков ожидала крупная неприятность.

Все обнаружилось чисто случайно. 18 сентября 1739 года комиссар Главной Дворцовой канцелярии Иван Игнатьев поехал в село Коломенское для осмотра капустных грядок. На Цареборисовской плотине он разглядел штабель сосновых бревен, еще совсем сырых, “в коже”, значит срубленных недавно.

– Откуда дровишки? – примерно так осведомился он у каптенармуса Федора Степанова.

– Из лесу, вестимо, – в тон ему отмахнулся тот. – Люберчане знай рубят. Всю заповедную рощу свели на нет.

Комиссар доложил по инстанции. Вызвали каптенармуса. Тот подтвердил, что бревна именно из Люберецкой рощи, понеже такого величественного леса поблизости не сыскать. И добавил, что та роща в середине вся вырублена, деревья остались только на опушке, как часовые, – для видимости.

Разгневанная императрица Анна Иоанновна, помня суровые законы своего грозного дядюшки Петра Великого о порубщиках леса, приказала немедленно начать строжайшее следствие.

Комиссия насчитала под Люберцами в пустоши Куркиной 2000 свежих пней, в Пулове – тысячу, в Елванове – 2500, в Повалошах – тысячу. Прошлись по селу. Во дворе Ивана Григорьева было припрятано 5 срубленных деревьев, на огороде у Федора Максимова – 20. Степан Леонтьев выстроил новый хлев. Сергей Аникеев поставил новый сруб. И так почти в каждой избе. Даже у старосты села Михаила Федорова было в заначке четыре сворованных толстых комля. В Панках тоже у кого 10, у кого даже 40. У лесника Герасимова, призванного биться до последнего с браконьерами, выявили 72 бревна. Лес был обнаружен также в Котельниках у попа Ивана Федорова, но батюшка уперся, что купил на стороне. Спорить не стали.

В дворцовой канцелярии вопрос о порубщиках обсуждался 23 ноября 1739 года. Вынесли решение допрос виновных чинить с пристрастием, под плетьми, без всякого послабления.

Кары грозили немалые. По указу Петра I от 19 ноября 1703 года было запрещено рубить дуб, клен, вяз, карагач, лиственницу и сосну в 12 вершков и толще. За каждое срезанное дерево полагалось 10 рублей штрафа, за дуб и большую порубку остальных пород – смертная казнь. Представляем, сколько страшных дней пережили в ту пору наши земляки. Но расследование было прервано неожиданно. Последний грозный документ был датирован 10 октября 1740 г. А дальше пришло нежданное избавление. 17 октября скончалась императрица Анна Иоанновна и дело, видимо, само по себе заглохло. Елизавета Петровна, занявшая российский престол, смертную казнь во все время своего царствования не применяла.

Смерти Анны Иоанновны предшествовали роковые предзнаменования, о которых из уст в уста передавали потрясенные жители. Наступила ночь. Все стихло. Вдруг часовой замечает, что по тронной зале идет императрица. Солдаты караула вскочили, офицер обнажил шпагу, чтобы, как было положено, отдать ей честь. Но призрак ничего не замечает и спокойно продолжает прогуливаться. Офицер в смущении. Он спешит в дежурную часть, но встречает вельможного фаворита Бирона. Объясняет ему.

– Не может быть, – возражает герцог. – Я только сейчас от императрицы. Она в спальне, легла почивать.

Бирон бежит в спальню, поднимает ее с постели, возвращается с ней, и... они видят женщину, как две капли воды похожую на императрицу.

– Дерзкая! – вопит Бирон. – Это самозванка! Заговор! Стреляйте в нее! – командует караулу.

Солдаты вскинули ружья. Женщина-двойник подступила к трону, в упор, не дрогнув, посмотрела на императрицу и… беззвучно растворилась в воздухе.

– Это смерть моя! – промолвила Анна Иоанновна.

Что представляли Люберцы в это время? В 1734 году в 42 крестьянских дворах насчитывалась 191 душа мужского пола. В среднем по 4,5 души на один двор. Довольно высокий показатель. Сравним. В Измайлове было 2,5 души, в Острове – 3,6, в Коломенском – 3,3. На все село было 50 лошадей, 22 коровы, 99 овец и коз, 5 свиней, причем в 6 дворах скота вообще не было.

Интересно проследить за движением населения. В селении с 1724 по 1734 умерло 52 человека, 8 ударилось в бега, 9 взяты в рекруты или переведены в другие вотчины. Общее количество взрослых мужчин за десятилетие даже уменьшилось на одного. Поражает число убегших – от хорошей жизни не бегут.

Чем занимались жители? В первую очередь хлебопашеством. Сеяли рожь, овес, ячмень, гречиху. В 40-е годы начали возделывать пшеницу. Но она плохо произрастала на скудных песчаных почвах. Разводили овощи, капусту и огурцы, возили на продажу в Москву.

Мужчины уходили в город на заработки. Становились кузнецами, строителями. Так, Федор Ушаков из Люберец и Петр Гарешников из Тураева подрядились построить помещение для модели Кремлевского дворца. Женщины в долгие зимние вечера пряли лен и шерсть, ткали холсты и сукна. А летом им забот по хозяйству и так хватало.

Люберецкие парни, помимо своих наделов, обрабатывали для царской (императорской) семьи десятинную пашню. Дворцовые крестьяне (а люберчане относились именно к ним) выполняли также различные добавочные повинности: косили траву на сено, набивали лед в хозяйские ледники, перевозили кладь.

С 1732 года в дворцовых волостях стали вводить вместо отработки денежный оброк.

В Люберцах, этой живописной местности, среди лесов и перелесков, песчаных холмов и неиссякаемых родников и речек, любила отдыхать цесаревна Елизавета Петровна – дочь Петра I и Марты Скавронской. Она родилась до того, как ее родители вступили в церковный брак, и потому считалась “незаконной”. Претендовать на престол не имела права и не помышляла. Будучи неглупой, поняла, что ей до поры до времени лучше держаться в тени, подальше от большого двора с его бесконечными интригами и беспощадной борьбой за власть, а то еще упаси господи, и голову сложишь. Елизавета предпочла предаваться сиюминутным наслаждениям, выбрав не Москву и не Петербург, а то ли Александровскую слободу, то ли Милет. Александровская слобода отсюда далече, а вот Милет... Таинственный Милет… До него было рукой подать.

Если верить статье, напечатанной 5 августа 1901 года в газете “Московские ведомости”, сельцо Милет, в 4 верстах от станции Обираловка Нижегородской железной дороги, принадлежало когда-то царевне Софье Алексеевне, родной сестре Петра I. Она правила одно время российским государством за него и его болезненного братца Ивана V. Была, короче говоря, регентшей. После заточения Софьи Алексеевны в монастырь сельцо было отдано во владение несовершеннолетней царевне Елизавете Петровне, и та пребывала в нем до провозглашения ее императрицей.

Про станцию Обираловку вы несомненно слышали. Она печально знаменита тем, что по воле писателя Льва Толстого там бросилась под поезд героиня романа Анна Каренина. Ныне это город Железнодорожный.

Елизавета Петровна, обожавшая верховую езду, могла быстро одолеть расстояние от Милета до Люберец, где был у нее конный завод.

Цесаревна ленилась читать, писать, совсем не склонна была к учебе. Не знала даже, что Великобритания – остров. Русской грамоте почти не обучалась, хотя в юности пыталась сочинять стихи. Ее мысли были заняты праздниками, лошадьми, псовой охотой. Бесстрашный наездник, она, сопровождаемая собачьим лаем, гиком и свистом, носилась по полям и лугам, зимой обожала езду с ветерком на русской тройке под бешеный звон колокольчиков (какой же русский не любит быстрой езды!), каталась с ледяных гор на санках. В старом меншиковском дворце полы дрожали и прогибались от плясок и топота. Елизавета сама славно пела и лихо плясала. Пиры следовали за пирами, вино текло рекой. В месяц уходило до 500 ведер. Дамы не уступали мужчинам.

Черты лица Елизаветы не были привлекательны: нос короткий, толстый и приплюснутый, потому она не позволяла изображать себя на портретах в профиль. Склонная к полноте, вряд ли могла претендовать на победу в конкурсе модных красавиц. Тем не менее при своем объемном телосложении Елизавета с удовольствием облачалась в тесную мужскую одежду, в которой так отчетливо проступали ее пышные формы. Дитя любви, как ее называли, в выборе партнеров не была щепетильна. В списке ее поклонников были и гвардейские бравые офицеры, и простые служители, и конюхи. Да что там говорить, даже юный Петр II в 13-14 лет был без ума от своей тетки, которая совсем на малость была старше его (она с 1709 года, он с 1715-го). Мальчик горько вздыхал у ног задорно-бойкой, заразительно веселой и остроумно-насмешливой девицы, сочиняя в ее честь глупые стихи-комплименты, и дарил кошельки с золотыми монетами, которые тут же отбирал жадный до денег Меншиков.

Ах, Александр Данилыч, Александр Данилыч! И зачем вам понадобилось это дареное Елизавете золото? Мало было своего? Не испытывал бы терпение молодого императора, не подрывал бы его мужского самолюбия, может быть, и не было бы столь печальной развязки – домашнего ареста и отстранения от всех государственных дел. Часто великое зависит от пустяка.

Дворцовый переворот в ноябре 1741 года вознес Елизавету Петровну на престол. Но среди государственных дел, ее охвативших, она не оставила своей привязанности к лошадям. Всего конных заводов у нее было пять: Люберецкий, Танинский, Александровский, Покровский и Можайский. Ими еще с 1731 года заведовал камер-юнкер граф Александр Иванович Шувалов. Из всех заводов выделялся Люберецкий, рассчитанный преимущественно на выведение клепперов – эстонских упряжных лошадей. Ценила Елизавета также норийскую породу.

Императорские конные заводы комплектовались довольно оригинальным способом. Елизавета не стеснялась присылать сюда пополнение из ведомства конюшенной канцелярии, отбирала у впавших в немилость сановников, с удовольствием принимала в дар. И только изредка прикупала.

Так, по указам государыни от 26 сентября и 24 декабря 1743 года в ее собственные заводы были переданы лошади, конфискованные у Степана Лопухина (несчастная чета Лопухиных была бита кнутом, им урезали языки и сослали в Сибирь только за то, что Наталья Лопухина похвасталась на балу, что она красивей самой императрицы. Такой обиды Елизавета стерпеть не могла). Были отобраны лошади у герцога Курляндского Бирона, отправленного в ссылку. Принц Лихтенштейн в 1759 году подарил Елизавете восемь отборных жеребцов немецко-датской породы. В Турции в 1756 году было куплено два жеребца и один мерин для седла ее величества, за все было отдано 1000 рублей.

Общее количество лошадей пяти заводов превышало, и значительно, личные потребности государыни, и она иногда одаривала скакунами своих приближенных.

С воцарением Екатерины II Люберецкий, Покровский, Можайский и Танинский заводы были закрыты. Лошади частью были распроданы, другие переведены в заводы ведомства Дворцовой конюшенной канцелярии. Новая императрица мотивировала это желание соблюсти наибольшую для казны выгоду чрез сокращение денежных расходов.

В последние годы своего царствования Елизавета Петровна ощущала какой-то странный страх. Боялась остаться одна в своих покоях, ее преследовали тени осужденных ею людей. Опасалась, что ее могут убить, и каждую ночь ложилась в другой комнате, чтобы запутать убийц. Говорят, что день и час ее смерти был предопределен таинственными и необъяснимыми силами. Петр и Иван Шуваловы видели незадолго до кончины императрицы ее призрак-двойник, спокойно разгуливавший по летнему саду, хотя наверняка знали, что она в то время в своем кабинете находилась.

Ее смерть была предсказана Ксенией Блаженной. “Пеките блины! Все пеките блины! Вся Россия должна печь блины!” – возвещала на уличных перекрестках юродивая. А назавтра императрица испустила дух. И пеклись поминальные блины.

Впрочем, роковые предзнаменования преследовали всех послепетровских государынь.

Как оценивалась деятельность Елизаветы Петровны в советскую эпоху? В 1932 году Большая энциклопедия, этот настольный справочник знаний, дал такую оценку: “За Елизаветой справедливо укрепилась слава развратнейшей из Романовых”. О политике, проводимой ею, там же говорилось: “Елизавете принадлежит проект выселения из России евреев”. В последующих изданиях энциклопедии оценки более мягкие.

После Меншикова Люберцы принадлежали Дворцовому ведомству – царю и членам его семейства. Снабжали Большой двор провизией. Будто без люберецких хлеборобов коронованные особы умерли бы с голоду.

Люберцы, конечно, были не единственным поставщиком продуктов. По переписи 1742 года в подчинении Дворца числилось свыше 415 тысяч ревизских душ. Экая прорва! Владения раскинулись по всему государству, особенно плотно было насыщено Подмосковье. Перечислим ближайшие: Измайлово, Котельники, Быково, Софьино, Беседы, Остров, Мячково...

Легко ли жилось дворцовым крестьянам? Историки почти в один голос утверждают, что их экономическое положение было выгоднее, чем других селян, и свободы сравнительно больше. В основном же дворцовое хозяйство мало чем отличалось от хозяйства крупного вотчинника. Вскоре нам предоставится удобный случай рассказать, какой податью (подушным налогом) были обложены наши земляки.

Но вернемся к Елизавете Петровне. Смерть отца своего, Петра Великого, не успевшего назначить наследника, послужило ей уроком. Будучи бездетной, она забеспокоилась о престолонаследнике. Выбор ее пал на Карла Ульриха, герцога Голштинского. По иронии судьбы, он был внуком и Петра I, и шведского короля Карла XII и мог претендовать на два престола.

Юношу доставили из крошечной Голштинии, обратили в православие, нарекли Петром Федоровичем, женили на немецкой принцессе Софии Фредерике Августе Ангальт Цербстской – будущей императрице Екатерине II. Свадьбу сыграли в 1745 году. Жениху было семнадцать, невесте шестнадцать. В семейной жизни счастья у них не было.

“Петр был мальчиком хилым, слабым, недоразвитым физически, – прочитал я в одной из книг. – Душевные его качества были очень ограничены. Он ничем не интересовался. Имел отвращение к знаниям. Любимым его занятием были – солдатики. Природы он не любил, к животным был безжалостным...”

Петр не понимал супруги, был с ней невежлив, груб и невыносим. Все его дни проходили в том, что он муштровал придворных лакеев, занимался оловянными солдатиками и злоупотреблял алкогольными напитками. Когда надоедало мучить собак, он принимался за скрипку. И полагал главное достоинство игры в том, чтобы сильнее водить смычком и чтобы звуки были возможно громче.

Елизавета не обманывалась в наследнике. “Проклятый мой племянник сегодня так мне досадил, как нельзя более”, – гневалась она. – “Племянник мой урод, черт его возьми”.

Екатерина же была гордой, проницательной, властолюбивой. “Я буду царствовать или погибну!” – восклицала она в письме к английскому послу сэру Чарльзу Вильямсу. Но умела не торопить события. Полная покорность и смирение перед государыней.

Елизавета Петровна приобщала молодую супружескую чету к российской действительности. Весной 1749 года вызвала их в Перово, где к тому времени прославленный зодчий Растрелли возвел для императрицы загородный дворец (Перово долгие годы входило территориально в наш район и потому не грех о нем вспомнить). Великий князь, возомнив себя страстным охотником, целыми днями таскался по лесам, а великая княгиня по обыкновению читала у себя в комнате. Перово запомнилось ей также отчаянной головной болью, сопровождавшейся ужасной тошнотой и рвотой, и тем, что у императрицы случился сильный приступ колик.

В том же году, ближе к осени, посетили супруги и дворцовое село Софьино, что верстах в 70 от города на Москве-реке. Добирались туда через Люберцы, а может, через Николо-Угрешский монастырь. Там благовоспитанная немецкая принцесса была поражена безобразной сценой. Императрица, призвав к себе управляющего, нещадно его отчитывала за то, что за время охоты ей не попалось... ни одного зайца! “Этот человек был бледен и дрожал, и не было ругательства, какого бы она ему не высказала”, – записала Екатерина в дневнике, хотя и мало тогда разбиралась в русской лексике, тем более в изощренных ругательствах.

Неожиданно Елизавета Петровна сменила тему. Стала укорять, что всегда была бережлива, носила простую одежду – кофту из белой тафты, юбку из серого гризета и не надевала дорогих платьев в деревне или в дороге. “Это в мой огород”, – догадалась Екатерина, поскольку была одета в красивое лиловое платье с серебром. Вот какой несносной брюзгой стала под старость самодержица земли русской, в молодости веселая хохотушка…

16 апреля 1753 года Елизавета Петровна подписала Указ о передаче Великому князю Петру Федоровичу села Ново-Преображенского, Либерицы тож, и села Острова с приселками и деревнями, всего 1101 крепостную душу. Супруги в мае того же года пожаловали в Люберцы. Вот что они застали там.

Их встретила церковь каменная Преображения Господня. Дворец каменный ветхий. Сад, а в нем 20 яблонных деревьев, смородины красной 550 кустов, крыжовника 400 кустов, клубники 6 гряд. За посадками следили шесть садовников.

При том селе Либерицах, за речкой, деревня Петраково, всего в общем подсчете по последней ревизии проживало 216 душ мужского пола. Собирают с них дворовых доходов по 40 копеек с души, итого 86 рублей 40 коп.

Да оброчных доходов с мельницы 7 рублей 50 коп. Да с пустоши Ивановской 5 рублей. Да с Пуловской рощи, где люберецкий крестьянин Михаил Семенов выламывает жерновой камень, оброк по 33 рубля в год.

Казенная десятинная пашня, составлявшая в трех полях 59 десятин, из-за недорода отдана с 1751 года крестьянам в оброк по 5 рублей за год... Всего окладных сборов 136 рублей 90 копеек.

Да сверх окладных... а сверх тоже порядком… Тут и взятие на постройку в Санкт-Петербурге каменного запасного дворца, и за поставку хлеба и всяких припасов... Итого 119 руб. 88 коп.

И это еще не все. Люберецкие крестьяне в 1752 году исправляли во дворце и прочих местах по наряду конные и пешие работы на 95 рублей 50 копеек. Так по грошику и набежала кругленькая сумма.

Екатерина II так вспоминала о Люберцах:

“Мы поехали в Люберцы, имение великого князя в 12 или 14 верстах от Москвы. Бывший там каменный дом, давно выстроенный князем Меншиковым, развалился. Мы не могли в нем жить. Чтобы этому помочь, разбили во дворе палатки. Я спала в кибитке, утром с трех или четырех часов сон мой прерывался ударами топора и шумом, какой производили на постройке деревянного флигеля, который спешили выстроить, так сказать, в двух шагах от наших палаток для того, чтобы нам было где прожить остаток лета. Почти все время мы проводили на охоте или в прогулках, я не ездила больше верхом, но в кабриолете”. Она была в положении.

К Петрову дню, а он отмечался 29 июня, супруги вернулись в Москву. Это большой праздник, и Екатерина, забыв про осторожность, всецело отдалась гулянью: меняла наряды, обедала, танцевала на балу, осталась и на ужин. Последствия не замедлили сказаться: на другой день у нее был выкидыш. Две недели провела между жизнью и смертью, а всего шесть недель не покидала комнату. В половине августа они вернулись в Люберцы и оставили их после 5 сентября.

1 ноября вспыхнул пожар в императорском дворце. Сгорел полностью. Екатерине с мужем пришлось скитаться по разным домам, испытывая неудобства. Скука, нездоровье, телесное и душевное беспокойство нагнали на нее большую ипохондрию. Так прошло более шести недель.

– От этого я была зла, как собака, – записала Екатерина, а затем с облегчением добавила: – Наконец через несколько дней нам позволили ехать в Люберцы. Здесь мы считали себя в раю. Дом был совсем новый и довольно хорошо устроенный; в нем танцевали каждый вечер, и весь наш двор здесь собрался.

В Люберцах продолжался неудержимый роман Екатерины с Сергеем Салтыковым, последствием которого, как полагают, было рождение в сентябре 1754 года сына, будущего императора Павла I.

Деревянный флигель-времянка не мог удовлетворить тщеславного Великого князя.

– Построю-ка я в Люберцах роскошный дворец, – размечтался он. Замысел вполне можно было осуществить, так как деньги на стройку были ассигнованы еще по именному указу Елизаветы Петровны 17 апреля 1753 года: “Об отпуске из штатс-конторы в комнату Великого князя Петра Федоровича 20000 рублей на исправление домового строения в селе Ново-Преображенском, Либерицы тож”.

А может быть, на строительскую стезю он был вовлечен своей дражайшей половиной? Она любила возводить. Екатерина писала барону Гримму:

“Вы знаете, между прочим, что страсть к постройкам усилилась у нас, как никогда, и ни одним землетрясением не разрушено столько, сколько мы строим. Стройка дело дьявольское: она пожирает деньги, и чем больше строишь, тем больше хочется строить. Это – болезнь, как запой, или она обращается в какую-то потребность?”

Дворец заложили на противоположном берегу пруда, у начала пустоши Петраковой, уже, правда, понемногу заселяемой. Пригласили видного архитектора Карла Бланка. К числу признанных его творений относятся Воспитательный дом в Москве, барская усадьба Кусково, церковь Николы в Звонарях. Карл родом из обрусевших немцев, потомственный архитектор. Его отец Иван Яковлевич Бланк возводил здания в городе на Неве.

Зодчий приехал в Люберцы. Последователь стиля барокко и раннего классицизма, он замыслил загородный дом с подобающей торжественностью и вместе с тем ясностью и цельностью композиции. Одноэтажным, но с антресолями в одной части. Главный корпус занимал в длину около ста метров. Были спроектированы вместительный парадный зал, приемные комнаты, опочивальня, столовая с красивым расположением колонн.

Нужны были строительные материалы. Для этого в четырех верстах от селения выстроили два кирпичных заводика, примерно там, где нынче Люберецкий силикатный завод – все в мире повторяется.

Кирпич подрядились делать крестьяне Елисей Антонов, Семен Филатов да московский купец Василий Лаврентьев. Великий князь выдал им задаток – 3000 рублей, обязался платить за каждую тысячу штук по 2 рубля 39 копеек, да за кубическую сажень щебенки – столько же. Приказано было на работу нанимать только с паспортами, а беглых, солдат и рекрутов, боже упаси, не брать, чтобы не сделать эту лесную глухомань пристанищем воров.

В первую же благоприятную летнюю пору (зимой не работали) было выработано до 800 тысяч кирпичей. Формовали вручную. Сушили под открытым солнцем, и если шел дождь, то он выбивал на незатвердевшей поверхности крапинки-рябинки. И тогда кирпич был словно засижен мухами. Готовую продукцию разбирали на три цвета: красный, алый и полужелезный, а бледный браковали. Готовили разных видов: и треугольный, и полукруглый, и совсем замысловатой формы, но больше всего требовалось простого кирпича: длина – 6 вершков, ширина – 3 и толщина – один и три четверти вершка (вершок – 4,4 см).

Строительство подвигалось, хотя и медленно. Куда спешить? Строили на века. Надежно. Прочно. Уже и большой корпус вывели из земли, перекрыли сводами на высоте не более 8 аршин, во всяком случае не хрущевки (аршин – 0,71 м). Уже и...

Но тут все смешалось. История, словно пробудясь от спячки, приняла стремительный бег. В декабре 1761 почила в бозе Елизавета Петровна. Императорский пост занял ее недостойный племянник. Недолго он правил. В июне 1762 года гвардейцы возвели на престол Екатерину II. А вскоре был умерщвлен и ее супруг-неудачник Петр III. Дворец ему стал не нужен. А Екатерине и подавно: все, что было связано с покойным мужем, было ей ненавистно. Больше она никогда не приезжала в Люберцы, в этот “рай”. 10 июня 1763 года по ее именному указу село было вновь причислено к дворцовым волостям.

Недостроенный дворец, словно скорбный памятник убиенному Петру III, пугал проезжавших по большой дороге, и, как писали в актах, “казенному строению в такой безобразности быть весьма неприлично”.

По счастию, императрица задумала учредить в Москве для содержания сирот Воспитательный дом. Вот и выход. Велено было все из люберецкого дворца: кирпич, известь, железо, скобы, связи, инструмент, бревна, канаты, белый камень, подвязные леса и прочее отдать в опекунский совет Воспитательного дома.

Зимними дорогами в начале 1764 года заспешили в Москву вереницы саней, груженые стройматериалами. А 21 апреля того же года, в день рождения Екатерины Алексеевны, состоялась закладка Воспитательного дома. Первый камень, возможно, наш, люберецкий, положил в основание генерал-фельдмаршал граф П. Салтыков, брат Сергея Салтыкова, при пушечном салюте и колокольном звоне всех московских церквей (умели из ничего сделать торжество). Затем кладку продолжили многие светские и духовные особы. А кирпичи и все остальное им подавали каменщики, двенадцать по счету, одетые самым пристойным образом, и подавали не как-нибудь, а на серебряных блюдах.

В советское время сирот выселили, их детские покои заняли слушатели военной академии имени Дзержинского.

Так по камушку, по кирпичику увезли люберецкий дворец. Одним памятником архитектуры в Подмосковье стало меньше. Но растащили не все, не до последнего болтика. По словам старожилов, из развалин люберецкого дворца около 1900 года были выстроены каменные одноэтажные здания школы № 3. Их руины и сейчас видны с автомобильной эстакады.

А что стало с кирпичным заводом? Без работы он ветшал. При проверке 1765 года выявилось, что своды в печах местами обвалились. Крыши на сараях разбило ветром, в избе для работных людей двери, рамы, полы повыломаны. Все обветшало, погнило, повалилось. И только сиротливо лежали, дожидаясь отжига, сто тысяч штук кирпича-сырца.

– Завод от Люберец в далеком месте, – сокрушался управитель села. – В ночное время одному там опасно, нет покоя от случайных бродяг. Солдаты, размещенные на постой в Люберцах, никак за всем досмотреть не могут, а прибавить воинской команды для караула неоткуда.

Через десяток-другой лет поляну, где догнивали заводские постройки, затянула молодая поросль.

Екатерина II круто разделалась и с люберецким зверинцем, который себе в утеху строил Петр III. Ему доставляло удовольствие дразнить, мучить и истязать беззащитных животных.

Где находился зверинец? Уроженец хутора Мальчики А.М. Балякин показывал полузаваленные ямы на панковской стороне бывшего пруда. “Вот тут, – говорил он, – и содержались звери”. Возможно. В таких огороженных, размещенных на краю селения зверинцах держали медведей, оленей, кабанов, дикобразов, редких птиц: павлинов, китайских гусей, лебедей. После смерти Петра III их, видимо, поубавилось. Да и тех Екатерина II распорядилась перевести в Измайловский зверинец. К тому времени их оставалось: оленей сибирских старых – 3, оленей молодых – 1, пять диких коз, зайцы. Да еще кабан.

Перевозили зверей летом 1763 года на подводах крестьяне Люберец и Панков. Только кабану была уготована иная участь. Его пристрелили и отправили на тезоименитство императрицы.

Из ведомости 1763 года следует, что городьба вокруг зверинца вся обгнила и требует поправки. В неприглядном состоянии находились два охотных двора. “Светлицы весьма ветхи, в них без починки и жить неможно”. 23 августа было велено все эти строения “публичным торгом продать”.

Дворцовая контора неоднократно давала в газете объявления о продаже, но “охочих людей никого не нашлось”, а если и приходили на торг (аукцион), то предлагали незначительные суммы. Так, первый торг 7 октября 1764 года выиграл Никита Иванов из села Котельники, предложивший 78 рублей. Дворцовой конторе показалось мало. В торгах участвовали также Гаврила Васильев, тоже из Котельников, Дмитрий Григорьев из деревни Чагино и люберецкие крестьяне Василий Антонов и Алексей Марков.

Во втором торге победил люберчанин Василий Антонов, не пожалевший на “звериное” хозяйство 106 рублей. Мало!

21 октября провели третий торг. Верх одержал Никита Иванов из Котельников. 138 рублей.

Четвертый торг назначили на 28 октября. Но никто на него не явился. Послали к Никите Иванову, но тот передумал и отказался платить оговоренную цену.

А время шло. Оно не щадит ничего. В 1767 году управляющий доносил в дворцовую канцелярию: “В подмосковном селе Люберцы находящаяся около зверинца городьба и вороты пришли в крайнюю ветхость”. Так бесславно прекратил свое существование люберецкий зверинец.

Люберцы пустели. Резко обозначился их закат. Мало что оставалось от былого величия.

Архитектурный ученик Александр Нилус примерно в это время начертил план центральной части люберецкого села. Еще сохранился, но доживал последние дни деревянный господский дом размером 30 на 6 сажень (там, где ныне Дворец культуры). За ним, в глубину от большой дороги, стоял деревянный флигель для служб такого же размера. Справа от него тянулся регулярный поредевший сад 70 на 6 сажень. Через пруд к новому недостроенному дворцу вела каменная плотина, 50 сажень длиной и 8 шириной. Но постепенно и она разрушалась, и сад приходил в запустение.

Сайт управляется системой uCoz